Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

напрочь выбил у меня из головы все остальные мысли, и я сделала несколько попыток дозвониться до моего агента.

– Джордж! – воскликнула я, когда он наконец ответил. – Даже не поверишь, где я!

– Надеюсь, ты не стала второй ведущей низкобюджетного шоу на местном канале?

– Ты уже знаешь?

Он вздохнул:

– Знаю. Талли, такие предложения ты должна обсуждать со мной.

– Ой, да в жопу эту вашу Кендру. Вот уж дура-то. Ты лучше угадай, где я!

– И где же?

– Возле книжного магазина.

– И зачем мне это знать?

– Затем, что я сейчас смотрю на «Прослушивание», новую книгу мемуаров Барбары Уолтерс. Книга только поступила в продажу. Если мне не изменяет память, Барбаре заплатили за нее пять миллионов. И Джедженерес тоже отхватила приличный кусок – кажется, миллион за сборник эссе? По-моему, это лучшая моя идея за всю жизнь! Мне нужен договор на книгу.

– Ты хоть пару страниц мемуаров написала?

– Нет. Но разве это трудно? Я прямо сегодня вечером и начну. Что скажешь?

Джордж так долго молчал, что я не выдержала:

– Ну?

Он вздохнул.

– Давай забросим удочку и посмотрим, клюнет ли хоть кто-нибудь. Но, Талли, на всякий случай уточню: ты уверена? В твоем прошлом немало тяжелых страниц найдется.

– Конечно, Джордж. Найди мне издателя.

Что тут сложного-то? Ведь я журналистка, историю собственной жизни написать осилю. И она станет бестселлером – искренним и вдохновенным.

Домой я в кои-то веки пришла радостная. Переоделась в спортивный костюм, включила компьютер, налила себе чаю и, устроившись на диване, напечатала: «Второй акт».

Перенесла курсор на следующую строку и уставилась на экран.

Может, название так себе?

Я посидела за компьютером еще некоторое время – достаточно долго, чтобы решить, что для такой ситуации чай уж точно не очень. Без вина тут не обойтись.

Налив бокал вина, я вернулась на диван.

К темному монитору.

Наконец я отложила лэптоп в сторону и взглянула на часы. Оказывается, я «пишу» уже несколько часов, но безрезультатно. Я слегка расстроилась, но отогнала от себя печальные мысли.

Расследование.

Каждому писателю требуется изучить материал, это я знаю по опыту работы в журналистике. Я тоже была репортером, и за каждой новостью мне приходилось искать предысторию.

И моя собственная жизнь тут не исключение. Я нередко становилась героиней статей и телепередач и прекрасно справилась. По чайной ложечке я скармливала публике свою историю. Волшебство телевидения позволило мне превратить трудное детство в сказку о Золушке. Бедная Талли, брошенная порочной матерью, воплотила американскую мечту.

Публика жаждала сказки, и я подарила им ее. Мы живем в эпоху Диснея, а не братьев Гримм, сегодня зло превратилось в мультяшных львов и поющих осьминогов.

Этот новый сказочный формат будто нарочно для меня создан. Сколько раз я повторяла, что предательство стало для меня благословением? Лишенная материнской любви, я научилась не отступать – и этот урок усвоила хорошо. Меня – я не устану это повторять – спасло тщеславие.

В мемуарах мне в кои-то веки придется рассказать правду. Именно об этом меня и спрашивал Джордж. Ему я бездумно ответила «да», но получится ли это у меня? Получится ли рассказать правду?

Я должна. Возможно, я даже сама в этом нуждаюсь.

Не исключено, что такая книга-бестселлер вернет мне жизнь.

Вещей с моих юных лет у меня осталось мало, но то, что я сохранила, лежит в кладовке в гараже. В кладовку я не заглядывала много лет, а в коробки – и того дольше. Впрочем, не случайно, а вполне намеренно.

А вот сейчас я их открою и перетряхну содержимое. Но собраться с силами никак не получалось. Чтобы настроиться, я подошла к окну и, подливая себе вина, стала наблюдать за облаками, постепенно затягивающими небо.

– Действуй, – велела я своему отражению в стекле.

В гараж я отправилась, прихватив с собой ручку, блокнот и, разумеется, бокал вина.

Внизу я довольно долго искала свою кладовку, а отыскав, отперла металлическую дверь, зажгла свет и вошла внутрь, в каморку площадью двенадцать квадратных футов.

В кладовки других жильцов я ни разу не заглядывала, однако почти уверена, что чаще всего в них от пола до потолка громоздятся пластмассовые ящики и картонные коробки с надписями «Рождество», «Отпуск», «Зимнее», «Лето», «Детская одежда» и прочее. В таких коробках хранятся свидетельства чьей-то жизни, а сами коробки – словно вехи на пути к началу.

Моя же кладовка, считай что пустая, простаивает. В ней свалены лыжи, теннисные ракетки и снаряжение для гольфа – всеми этими видами спорта я когда-то пыталась заниматься, но бросила, однако по-прежнему не оставила мечты когда-нибудь снова начать. А еще тут хранится всякое ненужное барахло и антикварное зеркало, которое я купила во Франции и о котором напрочь забыла.

И две коробки. Всего две. Доказательства того, что я прожила достаточно лет, много места не занимают.

Я потянулась за первой коробкой. «Улица Светлячков», – написано на ней. На второй выведено: «Королевы Анны».

По спине пробежал холодок. В этих двух коробках сложены две половинки моей прежней жизни – моя бабушка и моя мать. Содержимого – каким бы оно ни было – я не видела уже несколько десятилетий. Когда мне было семнадцать, бабушка умерла, оставив меня душеприказчицей по завещанию. Я получила в наследство все: дом на улице Королевы Анны и недвижимость на улице Светлячков для сдачи в аренду. Одинокая, в очередной раз брошенная матерью и отправленная в службу опеки, я покинула дом на улице Королевы Анны, захватив с собой всего несколько предметов, уместившихся в одной-единственной коробке. В коробке с улицы Светлячков лежат вещи, которые мы с матерью успели нажить во время нашего непродолжительного совместного пребывания. С матерью вместе мы жили лишь в 1974 году, в доме на улице Светлячков, до тех пор, пока в один прекрасный день мать просто не исчезла. В разговорах с окружающими я всегда называла то короткое время благословенным, и так оно и есть, ведь именно в том году у меня появилась лучшая подруга. Да, это было благословенное время. Но тогда же мать снова меня бросила.

Я расстелила старый коврик, опустилась на колени и открыла коробку с надписью «Королевы Анны». Руки у меня дрожали, а сердце колотилось так же стремительно, как стиральная машинка в режиме отжима. Дыхание перехватило. В последний раз я стояла на коленях перед этой коробкой в моей спальне в доме бабушки. Тогда ко мне приехала сотрудница службы опеки и велела «собираться». Вещи я собирала старательно и, даже несмотря на все ужасные годы с матерью, ждала, что она примчится на помощь. Думаю, это оттого, что